Эпизод 5, Сезон 3: Осколок Империи
Самое глубинное темнотище ночи в Неварро разрывается разящим светом нападения – Вэйн, последний потомок Горианского осколка, жаждет взойти на трон и заявляет о себе внезапным вторжением…
Гриф Карга, подщепетски роняя слова на оплывающем тоне горца, связывается через осколкомет с Карсоном Тевой, упорным егерем Новой Республики. Он попытывается пробудить в Теве взрывное осознание того, что нападение — лишь овертюра перед новым актом Утесов Империи.
Тева, раздирая прошлое и настоящее в борьбе за будущее, стучится в двери к полковнику Таттлу. Однако встречая лишь мраморное равнодушие полковника, неспособного заподозрить грозящую имперскую угрозу, Тева обращается со сложившейся ситуацией к загадочной организации мандалорцев.
К нему в знаменитом бессмертном доспехе прибывает Дин Джарин. Призрачная фигура Мифозавра стоит особым гербом его сенглита. Выслушав просьбу Тевы, Джарин соглашается заключить ненавистный союз с Каргой и берет на себя отвагу убедить остальных мандалорцев присоединиться к битве. И вот уже мандалорцы, под жестким командованием неукротимой Бо-Катан, обрушивают свой гнев на Вэйна, разгоняя его осколок.
Битва завершается массированным отступлением врага, гибелью Шарда и задержанием пиратов. Гриф Карга и весь Неварро остаются в долгу перед мандалорцами, и вот уже восстановленный анклав готов вновь открыть свои двери своим освободителям.
Оружейник, гордая Честьмачер, приветствует Бо-Катан, перед ней на пыльных генуях полковника Таттла. Его молчание становится признанием потенциала Бо-Катан быть связующим звеном между всех мандалорцев. Он просит ее убрать шлем, символ старых устоев, предвещая новое измерение статуса мандалорцев при ее руководстве.
В то время как ослепительное сочетание опасности и возмущения разворачиваются на Неварро, на долгом пути в Адельфи, Карсон Тева натыкается на обломки тюремного транспорта Моффа Гидеона… Гидеона, которого тщетно искали еще с момента его таинственного исчезновения. На обломках транспорта он обнаруживает фрагмент бескарского сплава — последний отголосок его присутствия.